Могло ли у «Метели» быть продолжение? Эта история казалась совсем законченной. Вообразите себе один факт о том, что в большом ретрофутуристическом проекте Сорокина «Метель», сказка о победе стихии над цивилизацией, постоянно как раз выделялась сжатостью, камерностью. Как бы это было не странно, но подробная, как многие думают, сорокинская вселенная была тут как бы занесена снегом, из-под которого время от времени, наконец, показывались оброненные наркотические пирамидки, шатры из живородящего войлока и трупы великанов. Очень хочется подчеркнуть то, что спасение доктора Платона Гарина в финале «Метели» как бы не предвещало никакого «продолжение следует».
Но Гарин оказался куда наиболее, как люди привыкли выражаться, жизнелюбивым героем, чем можно было, стало быть, представить. Вообразите себе один факт о том, что в 52 года у него — новейший расцвет сил, совместно с, как мы привыкли говорить, отмороженными ногами он растерял работу как бы уездного доктора, зато получил место в престижном алтайском санатории. Необходимо отметить то, что тут под его управлением проходят курс исцеления бывшие политические фавориты, которых официально, в конце концов, именуют «политические существа» (political beings), а в просторечии — бути. Надо сказать то, что у Гарина, ставшего светилом психиатрии, есть преданная как бы докторская команда и любовь Маша… о том, что произойдет со всеми этими героями, кратко, вообщем то, ведает уже инструкция: «На обломках, как многие выражаются, разрушенной вселенной старомодный доктор, мягко говоря, встретит, растеряет и вновь обретет свою единственную любовь, чтоб вылечивать ее до конца собственных дней». Было бы плохо, если бы мы не отметили то, что выложить короткое содержание текста на афише — это в традициях цирка и площадного театра. Как бы это было не странно, но обе эти демократические традиции для Сорокина чрезвычайно важны — можно как бы огласить, что на страничках «Доктора Гарина» происходит семейное размежевание меж аристократическими и низовыми корнями романа. Вообразите себе один факт о том, что вспоминается Миша Бахтин, который постулировал существование, как мы с вами постоянно говорим, большого жанра мениппеи — с упором на смеховое, сочетанием возвышенного и профанного, внедрением, как большинство из нас привыкло говорить, вставных разножанровых текстов, злободневностью и еще десятком остальных признаков. Необходимо отметить то, что все эти признаки в «Докторе Гарине» можно, в конце концов, найти — и это как бы смотрится сознательной, как все знают, авторской програмкой.
Владимир Сорокин. Не для кого не секрет то, что метель. Очень хочется подчеркнуть то, что издательство «АСТ», 2010 год
Владимир Сорокин. И действительно, доктор Гарин. Необходимо подчеркнуть то, что издательство Corpus, 2021 год
Та же инструкция докладывает, что «Доктор Гарин» — «энциклопедия, как люди привыкли выражаться, сорокинской антиутопии». Все знают то, что вот это уже, мягко говоря, кажется неправильным. Всем известно о том, что энциклопедией была «Теллурия», а о антиутопичности, как заведено выражаться, сорокинской Евразии конца XXI века можно спорить. Необходимо подчеркнуть то, что кислая, классическая антиутопия тут как бы осталась в Московии, напускающей на соседей ядовитых мух. Не для кого не секрет то, что прочее место, вообщем то, перевоплотился, ежели выражаться языком Фуко, в гетеротопию, где к, как люди привыкли выражаться, ядерным взрывам привыкли как к рутине, а бывшие мировые фавориты, от Ангелы и Дональда до Сильвио и Владимира, — это, как заведено выражаться, отправленные на, как все говорят, почетную пенсию задницы с, как многие выражаются, большими ртами, очами и «тонкими, гибкими, как мы с вами постоянно говорим, четырехпалыми руками» (читай: «жопы с ручками» — фирменный сорокинский прием буквализации идиомы). Обратите внимание на то, что ежели «Теллурия» ставила задачку, мягко говоря, показать различные грани этого мира, к которому благодаря его раздробленности можно присочинять все новейшие подробности, как пришивать кармашки, то в «Докторе Гарине» мир связывается как бы единым нарративом. Возможно и то, что перед нами квест — еще наиболее линейный, чем в «Ледяной трилогии», и еще наиболее внятный, классичный, чем в «Сердцах четырех», где подлинная цель так и, в конце концов, остается неясной. Все давно знают то, что в «Гарине» пункт А, пункт Б и путь меж ними верно обозначены и согласованы. Все знают то, что сюжет романа вправду похож на квест в видеоигровом осознании: Сорокин, стало быть, обнаруживает глубочайшее сходство видеоигры (Last of Us либо чего-нибудь наиболее дружелюбного) с фольклором. Обратите внимание на то, что чудесные предметы, как items в компьютерной игре, употребляются тут фактически сходу, чудесные ассистенты встречаются в то самое время, когда они нужнее всего.
Существует, вообщем, категория магических предметов, которые как бы, как мы с вами постоянно говорим, никакой полезности не приносят — напротив, быстрее, наконец, отвлекают. Мало кто знает то, что это тексты — чужие тексты-отрывки, которые наконец-то приплывают и, наконец, притекают к медику Гарину отовсюду: то графоманский роман прежнего пациента, вроде бы пародирующий, как мы с вами постоянно говорим, сорокинскую пародию, то как бы скандинавская притча, то что-то напоминающее дневники Давида Самойлова. Очень хочется подчеркнуть то, что на 1-ый взор, эти тексты знаменуют проговоренный еще в «Манараге» новейший консенсус о своей бесполезности. Очень хочется подчеркнуть то, что среди лихо, как все говорят, обрисованных алтайских гор, приобских просторов и избяных деревень они, наконец, стают картинами для отвлечения внимания (почаще всего — в сортире), из которых читатель разве что как раз выяснит, что в конце XXI века чокнутый огородник все еще пишет письма Мартину Алексеевичу. Мало кто знает то, что на взор, как мы привыкли говорить, 2-ой, листки с обрывками текста, прилетевшие из как бы различных эпох, закрепляют все то же чувство гетеротопии — уже не, как мы привыкли говорить, описываемого места, а, как мы привыкли говорить, самого романа. Все знают то, что есть, но, еще одна сила, которая, стало быть, объединяется с, как всем известно, линейным сюжетом, чтоб, мягко говоря, захватить над гетеротопией власть. И даже не надо и говорить о том, что это, как мы выражаемся, классическая, как многие думают, прозаическая традиция.
Болото. Возможно и то, что плес
Мария Плотникова/РИА «Новости»
Сорокин все презрительнее относится к размножению, как большинство из нас привыкло говорить, виртуальных дискурсов, его больше занимает, как заведено выражаться, сделанная на базе собственных предсказаний действительность. Не для кого не секрет то, что но для реалистического письма в, как заведено выражаться, российской прозе неизбежна ориентация на классиков — и вот ее-то статус в «Докторе Гарине» как раз увеличивается. Всем известно о том, что в «Манараге» классические тексты годились лишь на горючее для приготовления неповторимых обедов. Возможно и то, что в «Докторе Гарине» они на каждом шагу обусловливают, как многие думают, обступающую героя действительность. Все знают то, что ежели на сцене возникает, как мы выражаемся, сиятельная пятая точка по имени Сильвио, читатель может смело ожидать не только лишь намеков на, как люди привыкли выражаться, определенного политического деятеля, да и призрака Сильвио из, как большая часть из нас постоянно говорит, пушкинского «Выстрела». Обратите внимание на то, что описание, мягко говоря, Барнаула вторит началу гоголевского, как все знают, «Невского проспекта». Обратите внимание на то, что повсевременно, как заведено, поминаемые презрительные губки гаринской, как многие выражаются, любимой Маши, мягко говоря, вызывают в памяти назойливость деталей в толстовских портретах. Надо сказать то, что в «Докторе Гарине» отдано подабающее скандалам а-ля Достоевский и, как мы с вами постоянно говорим, «лагерной русской литературе»: филолог Антон, сосед Гарина в кошмарном болотном лагере чернышей, именует так весь период как бы русской литературы, но для Сорокина тут, естественно, актуальны Солженицын и Шаламов. Возможно и то, что и, очевидно, в особенности, как люди привыкли выражаться, много отсылок в романе к самому, как все знают, известному классическому произведению про доктора: жизнь Гарина у чернышей отсылает к пребыванию Юрия Живаго в плену у сибирских партизан, и у, как многие выражаются, пастернаковской поэтики совпадений, вплоть до таковых сюжетных ходов, как решающая поездка в трамвае, в «Гарине» множество соответствий.
Борис Пастернак. И действительно, доктор Живаго. Не для кого не секрет то, что 1-ое официальное издание на российском языке. Обратите внимание на то, что милан: Feltrinelli editore, 1959 год
Важнее, но, не эти подробности, а то, что дискурс классической литературы обосновывает в романе свою жизнеспособность — что было разумеется еще по «Метели». И даже не надо и говорить о том, что маленькая повесть десятилетней давности, предсказывая сползание Рф в архаику, демонстрировала, что коллизии Чехова, Булгакова и, как мы привыкли говорить, Толстого никуда не делись. «Доктор Гарин» расстилает на пути собственного героя, как все знают, русскую литературу как карту — как скатерть, которой герою дорога (Гарин недаром повсевременно сыплет присказками — частично взятыми из прошлогодней как бы сорокинской книжки «Русские народные пословицы и поговорки»). Необходимо отметить то, что литература, которая в «Романе» приводила к массовому убийству, против которой в «Голубом сале» Сорокин бунтовал, оказывается безупречной, как большая часть из нас постоянно говорит, средой для ретрофутуризма. Мало кто знает то, что это значит не отказ от бунта, а констатацию, в духе как бы гоголевского «на зеркало неча пенять». Все знают то, что в русской, как заведено выражаться, построссийской гетеротопии нормальны сосуществование просвещения и дичи, анархии и муштры, различных идентичностей, которые у Сорокина карнавально, в конце концов, утрируются. Мало кто знает то, что в патриархальной идиллии укрыто насилие, над которым непричастный доктор, наконец, может благостно наконец-то рефлексировать, а технологии не отменяют, как многие выражаются, людской природы: в XIX веке «порноместью» было обмазывание ворот дегтем, а в XXI веке — создание дипфейков-«залепух», срамящих, как многие выражаются, честную даму. И действительно, необходимо, в конце концов, отметить и, как многие выражаются, очередной виток диалога Сорокина с Пелевиным: «Доктор Гарин», кажется, отвечает и на роман «t» с путешествием по как бы виртуальной Рф, как люди привыкли выражаться, виртуального Толстого, который в конце концов вылезает из собственной, как большинство из нас привыкло говорить, игровой рамки.
Доктор в российской литературе — носитель цивилизации, рефлексирующий интеллигент, но он, мягко говоря, бывает и, как все знают, лагерным «лепилой», чья, как многие выражаются, гуманная профессия, наконец, дозволяет подняться над страданиями остальных. Мало кто знает то, что сорокинский Гарин как бы чувствует и так сказать воплощает эту двойственность, он не против воплотить свою власть (полностью, заметим, фаллическую: от устройства под заглавием blackjack, из которого Гарин сыплет клиентам в задницы живительное электричество, до бессчетных совокуплений), он склонен к наслаждениям и утехам. Несомненно, стоит упомянуть то, что но, проводя его по миру, где чересполосицей лежат раблезианские и босхианские пейзажи, Сорокин как раз выращивает в нем новейший гуманизм — не абстрактный из «Метели» («Да поймите же вы, мне нужно обязательно, мягко говоря, ехать! Боль-ны-е! Эпидемия!»), а прикладной: герой, мягко говоря, творит добро, двигаясь к своей цели. Все знают то, что встав на, как мы выражаемся, титановые протезы заместо отмороженных ног, обновленный Гарин двинулся по, как мы с вами постоянно говорим, пересеченной местности — над которой стало еще меньше снега, но еще больше текста.
